Берег моря здесь обрывался высоченным голым откосом. Мыпокинули лес, и непомерная ширь ослепила нас неживым серебряным блеском. Уберега расположилось селение: видны были репища, укрытые снегом, текли вморозное небо розовые дымы… А над обрывом, объятая холодным солнечным пламенем,стояла знаменитая крепость. Совсем такая, как говорили.

Варяги рассказывали, что за славный тын окружал их городок:островерхий, сработанный из могучих крекноватых стволов. Он был снабжён дажекровлей – деревянной, двускатной – и не боялся гнилых осенних дождей, азащитники крепости могли стрелять во врага, не показываясь сами… А у ворот, настолбах, блестели насаженные черепа. Знаки побед, грозная и страшная слава…

К открытым воротам медленно шли парень и девушка, длинныетени вились за ними по снегу. Девушка несла коромысло, парень что-то говорилей, весело размахивая руками. Я смотрела, пока слёзы не потекли из глаз отяркого света. Где-то там, в крепких стенах, были они все. И Славомир, и Нежата,и сам вождь. Ой, щур, спаси меня, щур!.. Дедушка любимый, не выдай!

Я задыхалась от волнения и слышала, как покашливал рядомЯрун. Мы задами миновали деревню, оставив её по левую руку, и нагнали девушку спарнем.

– Якко!.. – издали окликнула его раскрасневшаясяВелета. – Якко, эй!

Он обернулся, и я узнала Славомира.

– Быстренько ты, – по-словенски сказал он Велете,стараясь больше для нас. – Да с добычей!..

Мы поздоровались. Ярун принялся неуклюже объяснять, зачем мыпришли. По-моему, он был очень доволен, что нарвался не на вождя.

Молодой варяг слушал вполуха, щуря смеющиеся глаза ипоглядывая на меня, и я боялась всё больше. Наверняка он давно забыл обещание,в шутку брошенное когда-то, и ему не терпелось узнать, какая нелёгкая принесламеня в Нета-дун. Но он был здесь хозяин, а вежливые хозяева приступают срасспросами к гостю не прежде, чем гость оттает с мороза, оживёт и сытно поест.

Его спутнице скоро наскучило ждать; она недовольно дёрнулаплечом под вышитой свитой и пошла дальше одна. Славомир и не заметил.

– А где Бренн? – спросила Велета. Бренн!.. Менякак толкнули. За ворот хлынули муравьи. Я слышала уже это имя… И мне былострашно, когда я его слышала прошлый раз. Я это помнила точно.

Славомир ответил беспечно:

– У Бренна Марах опять застоялся. Да вон он, на льду…Сейчас здесь будет.

Бренн, лез ва, наконец припомнила я. Голос Славомира помог.А я-то гадала, как на самом деле звали вождя. Ой, щур, спаси меня, щур!..

Я вгляделась, заслоня глаза рукавицей. У берега были сделанылунки; согнувшись, сидели над ними терпеливые рыболовы – мальчишки, удившиерыбу на ужин. Я увидела всадника, подъехавшего к лункам. Мальчишки тотчасокружили его, наперебой принялись хвалиться уловом, гладить коня. Всадник негнал их. Я робко понадеялась, вдруг к добру?

Потом он тронул коня и рысью пустил его к берегу. Я напряглазрение… это в самом деле ехал Мстивой, и спасения не было. Ни спасения, ниотсрочки.

Он заметил нас, ждавших его, шлёпнул ладонью по сытомукрупу, и жеребец взнял наверх сяжисто и легко, точно и не сидел на нём человекв меховых сапогах и зимнем плаще. У копыт шерсть коня была почти чёрной, а вышесветлела круглыми пятнами, блестевшими, как старое серебро. Разумные добрыеглаза оглядели нас и запомнили. Конь налетел, Мстивой соскочил наземь иперекинул поводья через луку седла. Жеребец зафыркал и прыгнул в сторону, какиграющий хорь – спинка дугой. Подбежал к Велете, упёрся лбом и начал тереться.Велета наступила лыжей на лыжу и обняла баловника за шею:

– Марах, бедненький! Совсем тебя Бренн загонял…

…Но всё это я замечала каким-то краем сознания, ибо рука ужекомкала шапку, и спина сама гнулась перед вождём.

– Здрав будь, воевода… – выговорили мы с Яруномтряскими голосами. Меж тем из ворот друг за другом выглядывали любопытныевоины; косища моя разостлалась поверх кузовка, и кто-то раскрыл рот визумлении:

– Девка!

– Ну вот!.. – захохотал Славомир. – Комусказывали – придёт?

Тут посыпались шуточки из тех, какими всегда полон рот почтиу каждого парня. Сам вождь молчал, не оказывая ни радости, ни гнева, но мнечто-то подсказывало – он был бы рад пришибить веселившихся о брёвна забрала.Да, кажется, и меня заодно.

Вот повернулся к Яруну, и воины мгновенно затихли.

– С чем пожаловал, удалец?

– В дружину… в отроки… тебе хочу послужить, –вконец оробев, сипло выдавил мой отчаянный побратим. Он поверить не смел, чтомечта была готова исполниться, боялся спугнуть легкокрылую из самой ладони… ноя-то видела, как потеплели глаза вождя.

– Дашь ли, – спросил он, – копьё парнюносить, Славомир?

Ярун обернулся, с отчаянием и надеждой закусывая губу. И мыуслышали:

– Как не дать! Да с топором наконец выучу обращаться!..

Вокруг опять засмеялись, а Ярун даже шагнул к Славомиру вблагодарном нетерпении следовать за ним, нося обещанное копьё… Кажется,наступал мой черёд.

Шея чесалась оглянуться и загадать в наставники когоподобрее. Но в это время Мстивой тяжело посмотрел на меня и спросил:

– А ты, девка глупая, здесь что потеряла?

Как будто крепким снежком пустили в лицо! Вот и рухнуло, иоказалось вотще. От одного берега я сама оттолкнулась, от другого жестокоотталкивали. В ноги броситься – кашу хоть оставьте варить? Я угрюмо ответила:

– Я тебя первой не лаяла. И ты меня не бесчести!

– Хорошо сказано, – вполголоса похвалил Славомир.Громко при вожде хвалить не посмел. Мстивой как-то устало посмотрел на него,потом на меня и приговорил, кивнув в сторону изб:

– Переночуешь – и ступай, откуда пришла.

Наверное, я шатнулась. Ярун подпёр сильным плечом:

– Она из рода извергнулась. А я с ней оберегамипоменялся, погонишь прочь, гони и меня.

Вождь ответил без всякого выражения:

– И погоню.

Вот сейчас обратится спиной и уйдёт. И что же тогда?

Но отчаяние сгорело в бешеной ярости вроде той, что когда-товпервые меня разбудила. Я сплеча швырнула шапку на снег и выпрямилась,стряхивая кузов.

– Погоди, воевода, – сказала я громко. Ипереговаривавшиеся кмети почему-то снова умолкли. – Яруну ты летось велелсилу пытать. Невелика твоя правда, если мне в этом откажешь!

Мне потом говорили – глаза у меня были дикие и голос звенел.Может быть. Сама я видела только, что красное яблочко всё-таки покатилось мне вруки: воины одобрительно зашумели и вождь вроде поколебался. Не мог же он, всамом деле, совсем ни с кем не считаться.